Menu

Художник из Амаравеллы. О художнике Борисе Алексеевиче Смирнове-Русецком. Журнал «Искусство» 2005 №6.

Борис Алексеевич Смирнов, известный под псевдонимом Смирнов-Русецкий, родился в Петербурге в январе 1905 года в семье офицера. В 1917 году семья переехала в Москву, где он учился в гимназии «Петерпаульшуле».

Среди близких родственников художника были люди, имевшие непосредственное отношение к живописи: сестра отца, художница Евгения Алексеевна Смирнова, вышла замуж за искусствоведа Александра Павловича Иванова, чей брат – Евгений – был другом А. Блока. Круг их интересов был тесно связан с деятельностью «Мира искусства».

В 1922 году под влиянием А.П. Иванова, к тому времени – заведующего отделом современной живописи Русского музея, и E.А. Смирновой, ученицы Рериха, сложились привязанности, определившие творческий путь художника: Рерих, Кандинский, Чюрленис. «Имя Кандинского рядом с этими двумя, безусловно близкими друг к другу художниками, не должно казаться странным. Он исповедовал музыкальность живописи, говорил о пении цвета; для него, как для Чюрлениса, духовное начало лежало в основе изображения» [1], – пишет Смирнов-Русецкий.

Тогда же, в 1922 году, он поступает в Московкий инженерно-экономический институт. С профессией инженера художник будет связан всю жизнь. Она позволит выжить ему в годы безраздельного господства соцреализма, когда художник будет вынужденно отстранен от живописи, но дело не только в возможности постоянного заработка:

«Как ни странно, учеба в инженерно-экономическом институте духовно дала мне больше, чем в дальнейшем художественный вуз». Днем Борис Алексеевич писал – вечерами учился.

Встреча Смирнова-Русецкого с Петром Петровичем Фатеевым в будущем приведет к возникновению группы «Амаравелла» – наиболее значительного объединения русских художников-космистов.

К 1923 году относится начало переписки с Кандинским, которая продолжалась до 1929 года. Художники обсуждали философскую основу творчества: «Однажды я написал ему, что длительное время духовным стержнем искусства было христианство, что без духовного стержня не мыслю себе искусства. Кандинский ответил: да, искусство будущего безусловно должно иметь свой духовный стержень, но это будет что-то менее материальное, чем христианство. <…>

В другом месте он высказался следующим парадоксальным образом: упрощение формы – признак оживающей материи». В это время Смирнов-Русецкий пишет ряд символических работ, посвященных миру до сотворения всего сущего, которые перекликаются с композициями Кандинского на эту же тему. И, что удивительно, Смирнов-Русецкий не мог видеть работ Кандинского, а сам воплотил идею живописного изображения «Божественной работы».

В 1923 году проходит выставка в Музее изящных искусств (ныне ГМИИ им. А.С. Пушкина), на которой были представлены работы Смирнова-Русецкого. После нее происходит знакомство с А.П. Сарданом и Руной Пшесецкой, позднее, в 1927 году, также вошедшими в «Амаравеллу».

«Искусство мы признавали ведущим фактором духовной жизни <…> Мы рассматривали музыку доминирующей в ряду всех видов искусств и считали проникновение ее элементов, слияние с ними в искусствах изобразительных благотворным, животворящим качеством. В этом смысле мы были последователями Чюрлениса. Мы продекларировали то, что называется творчеством жизни, то есть претворение познания в жизнь – идеи, высказанные и у Андрея Белого, и у Рабиндраната Тагора, и в работах теософов».

В 1926 году Смирнов-Русецкий встречается с приехавшим в Россию Н.К. Рерихом. Происходит уже окончательное становление группы «Амаравелла» с ее творческими идеями, которым художник не изменил до конца жизни. «Сходство в манере письма в раннем творчестве Бориса, в смысловом содержании произведений было столь сильным, что ряд картин раннего периода, подаренных брату Николая Константиновича (Рериха) – Борису Константиновичу и позже по ошибке попавших в собрание картин и этюдов Рериха, экспонировались как работы Н.К. Рериха и были выполнены даже в виде открыток.

Торговцы картинами <…> выдавали и выдают по сей день картины Смирнова-Русецкого за картины Николая Константиновича» [2]. Борис Алексеевич вспоминает: «До 1939 года я <…> дарил Борису Константиновичу свои работы. Позже (во время репрессий – ред.) все собрание было расхищено. <…> Часть работ попала в ГТГ (ошибочно приписанные Н.К. Рериху, туда же попали и мои работы, подаренные когда-то Борису Константиновичу, а одна из них в 1966 году оказалась даже в комплекте открыток в качестве акварели Н.К. Рериха 1912 года)».

По рекомендации Рериха Смирнов-Русецкий поступает во Вхутемас, где учится на оделении графики у И. Нивинского, П. Фаворского и Н. Куприянова. В 1927 и 1928 годах работы Смирнова-Русецкого попадают на выставки в Нью-Йорк и Чикаго, до этого художник экспонирует свои картины на выставке «Маковца» во Вхутемасе.

Творческому настрою художника оказалось особенно созвучным романтическое видение окружающего мира, заявившее о себе в первые десятилетия прошлого века в науке, философии, искусстве. «Наше творчество, интуитивное по преимуществу, направлено на раскрытие различных аспектов Космоса – в человеческих обликах, в пейзаже и в отображении абстрактных образов внутреннего мира».

Метод художника направлен, прежде всего, на раскрытие внутренней «идеи вещей». С помощью цвета он не столько лепит объем, сколько передает световоздушное пространство. Подобные живописно-графические решения были в совершенстве разработаны в творчестве представителей «Мира искусства», но если живопись и графика модерна редко обращаются к диалогу с натурой, то у Смирнова-Русецкого эти приемы подчинены задаче постижения Природы, проникновения в ее тайну.

Раскрывая многослойную глубину сюжета, художник тяготеет к плоскостным решениям форм и планов, не задерживаясь при этом на внешней стороне вещей, а как бы приглашая зрителя заглянуть за кулисы реальности. Такой подход в сочетании с предпочтением цветового «пятна» передаче светотени отвечал задаче показать мир многоуровневым и, вместе с тем, прозрачным для интуитивного видения.

Период двадцатых-тридцатых годов был самым плодотворным в плане творческих прозрений и замыслов. Тогда возникли сквозные темы «Прозрачность» и «Космос». Уже в пятидесятые – семидесятые художник воплощал и восстанавливал по памяти то, что открылось для него в начале творческого пути.

К концу двадцатых относится возникновение конфликта художников идеалистического направления (Смирнов-Русецкий, Богаевский и Рерих) с формалистами и АХРРовцами. Удивительно, как представители двух совершенно не похожих направлений в живописи, конфликтующих между собой, – одинаково неприемлемым посчитали идеалистическое направление.

И если до 1930 года Борис Алексеевич еще имеет какую-то возможность для экспонирования, то после, вплоть до конца 1950-х, – полный вакуум. Но он не перестает писать, только для себя, для узкого круга почитателей. С каждым годом это становится все опаснее и опаснее, и как логический итог – арест в 1941году.

Десять лет лагерей, пожизненная ссылка. В 1954-м – амнистия и реабилитация. Борис Алексеевич восстанавливает цикл этюдов «Снегурочка», написанный на клочках бумаги в заключении, – это самые пронзительные, сказочные его работы, сделанные в масле. В них – жажда жизни и ощущение единства неба и земли.

Космизм в русской живописи не связан не связан напримую с исследованием космоса – хотя Николай Рерих, Константин Богаевский, Борис Смирнов-Русецкий разрабатывали это направление ровно тогда, когда Циолковский делал свои открытия.

Они писали картины, где все – горы, моря, деревья и камни – были не только поводом для размышлений о сути бытия, но и возможностью постижения тайн природы. Желая постичь гармонию космоса, Смирнов–Русецкий серьезно занялся изучением кристаллической структуры металлов.

Среди огромного разнообразия живописных направлений и авторитетов обрести свой язык было непросто. В творчестве Смирнова-Русецкого различимы следы влияния как отдельных художников, так и целых направлений: романтической школы Куинджи, «Мира искусства», стилистики модерна и символизма. Идя по пути обобщения и упрощения форм, символизации образов, художник использовал и преломлял опыт китайского изобразительного искусства.

В отличие от восприятия «вселенской бездны» как грозного дыхания грядущих катастроф, характерного, к примеру, для К. Богаевского, Смирнов-Русецкий в своих работах создает радостную атмосферу сопричастности великим ритмам мироздания, «прозрачности» природы, грезящей о небе.

Творчество Бориса Алексеевича Смирнова-Русецкого, сложившееся в напряжённой атмосфере художественных и философских исканий первой четверти ХХ столетия, впитавшее в себя наследие русского символизма, образует своего рода мост между той эпохой и современностью3.

1 Здесь и далее, кроме оговоренного случая, цититируется по: Б.А. Смирнов-Русецкий. «Идущий». Самара, «Агни», 2005.

2 З.П. Грибова. «Путь длинною в век». Самара, «Агни», 2003.

3 В статье использованы также материалы из архива Татьяны Фадеевой.

 

Искусствовед, арт-директор Галереи «Веллум» Любовь Агафонова

 

Добавить комментарий