Menu

Владимир Яковлев

Трагическая фигура Владимира Яковлева особняком стоит в ряду коллег-шестидесятников.

Его жизнь была полностью отдана и подчинена творчеству, преобразованию действительности в хрупкие цветки и надломленные деревья на его пейзажах.

Всё искусство Яковлева – выражение уязвимости жизни, родового страха перед действительностью, такой враждебной для слепнущего худенького человека.

Владимир Игоревич был внуком пейзажиста Михаила Яковлева, ученика Репина, который окончил ни много ни мало — Тенишевскую студию; символиста, сделавшего блестящую карьеру и в эмиграции тоже. Дед Яковлева был женат на француженке, но вернулся в Советскую Россию, где спокойно умер. Парижанина-символиста Михаила Яковлева Владимир Игоревич не знал. Игорь Михайлович – сын Михаила и отец Владимира, – не был художником, но передал Яковлеву-внуку талант и потребность к творчеству. Растила Владимира Игоревича в основном мать-еврейка: возможно, именно от неё в картинах Владимира Яковлева появилась генетическая тревожность, постоянное чувство близкого изгнания и страданий. Даже на самых ярких его картинах присутствует это дрожание сердца, незащищённость. Цветок хрупок, одинок на стебле. Лицо или пейзаж за окном часто перечёркнуты решеткой – это и решётка психиатрической больницы, и извечный еврейский страх замкнутости в гетто. Вечный жид, скиталец, неприкаянный испуганный человечек кричит в картинах Яковлева – странно, что никто из искусствоведов не написал об этом. Его искусство было криком отверженного, вопиющего для отверженных.

Да, он был болен и странен. Друг его, Александр Бугаевский привозил Яковлеву из Ленинграда витамины Б12: «только ленинградский Б12 способен защитить от радиации», – доверительно делился художник с Александром Владимировичем. Конечно, для здорового человека это абсурд, но какой в этом смысл, какое переживание внешней Жизни, жизни в советском Союзе, с его борьбой за мир и демонстрациями! Это ожидание ядерной войны, транслируемое телевидением, выразилось у Яковлева в потребности защититься. Бред сумасшедшего? Нет, сейчас это назвали бы акционизмом, гипертрофированной трансляцией повседневности, – и в этом друг поддерживал художника. Яковлеву вообще повезло с друзьями. Даже находясь в психиатрической лечебнице, он находил поклонников: простая медсестра проникается его талантом, ухаживает, крестит, умиляется цветами, принося карандаши (а острые карандаши в лечебнице запрещены).

Последние годы он живёт в доме ученого Михаила Фотиева, который не только заботится о полуслепом и полусумасшедшем художнике, но и становится его учеником… Талант Яковлева приняли все любители «другого искусства» в Советском Союзе: ценили, покупали его цветки и портреты. Единственный, кто не принял Владимира Яковлева, был «Тимофеич» – Анатолий Зверев. Зверев любил оценивать творчество своих друзей-художников, ставил школьные оценки на их графических рисунках, всегда высокие — Володе Немухину, Диме Плавинскому. Только «цветки» вызывали у русского гения отторжение. «Тимофеич» агрессивно реагировал на творчество своего коллеги, чиркал по листу и приговаривал: «Кол, Кол!!» – ставя самую низкую оценку. В этом была его искренность, он видел равного себе, но по‑детски, не мог его принять и поставить в один ряд с собой.

Книга «Владимир Яковлев. Портрет ветра». Издание галереи «Веллум» к 85-летию со дня рождения художника

В этом году Владимиру Игоревичу Яковлеву исполняется 85 лет. Такой небольшой возраст для творца и вечности. Такой большой срок, чтобы остаться в истории русской культуры. Экспозиция и альбом приурочены к юбилею художника.

Любовь Агафонова

Добавить комментарий