Александра Коновалова. Я вся — тона жемчужной акварели.
с 30 марта 2010 по 14 апреля 2010 Галерея «Веллум» в Доме Остроухова.
Государственный Литературный Музей и Галерея «Веллум» представляет выставку Александры Коноваловой (Москва, Трубниковский, д.17).
На первой музейной персональной экспозиции русской художницы начала XX века Александры Коноваловой будет выставлено около 100 акварельных и графических произведений 1900-х 1910-х гг., а также более поздняя серия её камчатских типов. По сути, это, действительно, возвращение художника русского модерна в современное культурное пространство.
Строки из стихотворения Максимилиана Волошина «Я вся — тона жемчужной акварели» прекрасно характеризуют художественные пристрастия Александры Коноваловой, да и само время эпохи модерна. Темы многих акварелей художницы почерпнуты из увлечения всей русской интеллигенции «Волшебной сказкой», а также классической мифологией.
Из творческого наследия этой замечательной художницы до нас дошли, в основном, большинство акварелей 1900-1920 гг. и серия работ предвоенного времени.
Их, от работы к работе, от короткой информации в периодике, ну, а теперь уже и от каталога к каталогу, от выставки к выставке, — галерея «Веллум» скрупулезно собирает уже на протяжении нескольких лет.
Александра Сергеевна Коновалова родилась в Москве в 1883 году. В Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда она поступила совсем юной, в 1899 году, Коновалова училась одновременно с создателями знаменитой «Голубой розы» – П.Уткиным, Н.Милиоти, Н.Сапуновым, П.Кузнецовым.
Акварели Коноваловой рубежа 1900–1910-х годов – отражение художественной жизни современной ей, тонкие цитаты эпохи русского модерна.
Ученица Врубеля, Нивинского, Шехтеля, художница, исповедовавшая те же принципы, что и ее современники-символисты, погруженная в общую культурную среду с ними, также компилятивна к ним, как и они сами по отношению друг к другу.
Как, скажем, Сапунов по отношению к Уткину: те же полутона, то же «сфумато», та же хрупкая музыкальность образов. Длинные, словно дождевые нити, акварельные мазки сменяются их жемчужной прозрачностью.
К концу десятых годов приверженность Коноваловой к новизне приводит к плакатной откровенности красочных композиций, знакомых по Петрову-Водкину, к обобщению фигур. Позднее, уже в тридцатые, подвергнувшись «антиформалистической атаке» официоза, художница становится твердым реалистом, но тяга к мифотворчеству, любовь к сказочному и загадочному, и тогда не покидает ее.
Коновалова, живя на Чукотке, куда ее выбросила страшная реальность сталинской эпохи, обращается к мистической традиции аборигенов. Просто изображая шаманов, она иллюстрирует сакральную жизнь Севера.
Ее глубокие знания русской и европейской мифологии, увлечение поэзией символистов, породило интригующе загадочные образы, будто приоткрытое окно в иной мир с присущими той эпохе аффективными, мифологическими изысками.
В 1915 — 1917 гг. ее работы экспонировались на рождественских выставках общества художников «Свободное творчество». Здесь в полной мере московский зритель мог насладиться Коноваловскими интерпретациями «Волшебной сказки», синтезировавшие в себе русский народный колорит и европейский изобразительный язык.
Кажется, что художница точно идет по «голуборозовской» траектории. Ее акварели рубежа 1900–1910-х годов – эстетские, немного книжные, стилевые искания русского модерна. В 1920-е годы она создает произведения времени, с четкими указаниями цветовых решений, конструированием формы.
Но, обобщенная эстетика которых напоминает плакат. Сохранились карандашные разработки этого мифологизм в них не исчезает, а трансформируется. Туманному мифу подобна и сама жизнь художницы, очертания которой расплываются в кровавой дымке.
Ее биография приобретает неожиданный, трагический, в чем-то парадоксальный оборот. Если ее ранние произведения в стиле ар-нуво были лишены историзма, то по немногим уцелевшим работам второй половины жизни мы, напротив, пытаемся прочитать ее биографию.
На рисунках и акварелях начала 1920-х годов – сестры милосердия, офицеры, корабли на фоне сопок. Белая армия? Тогда неудивительно, что в тридцатые художница оказалась на Камчатке. Было это для нее спасением или творческой командировкой?
Вопросов больше, чем ответов. Внешне она становится реалистом, но даже в простых трудовых процессах видит миф и мистику. Корякские шаманы словно приходят в реальность из ее модернистских грез.
Известно, что мифология Серебряного века в превращенном виде поучаствовала в становлении советской мифологии. Видимо, не случайно и сама биография Александры Коноваловой приобрела мифическое измерение.