Пётр Петровичев. Серебряный день.
С 14 мая 2015 по 26 мая 2015 Галерея «Веллум» в Галерее «Открытый Клуб».
Понт шумит за чёрной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний…
Иосиф Бродский, 1972 год
Дорога русского художника в двадцатом столетии, тем более на просторах бывшей Российской империи, была удивительно беспорядочна и непредсказуема. Условности и нелогичные препятствия, связанные с изменением курса партии или наветом соседа, желающего переселиться в личную мастерскую, могли кардинально изменить обстоятельства жизни.
Сложности переосмысления собственного творческого пути уничтожили много талантов: физически — Древина, творчески — беспомощную Ермилову-Платову или Лабаса после 1930 года. Исчезали и забывались целые группы, объединения: футуристы, так близкие итальянским Моранди и Гуттузо, испарились, провинциальные, как Волков и Уфимцев, переместились в Ташкент. Амаравелла, одинаково нелюбимая бубнововалетами и реалистами, всем составом сгинула в лагерях и ссылках.
Один Смирнов-Русецкий выжил, но под личиной математика. Реализм, повествование о счастливых пейзажах, сдающих обильный урожай родимой стране, стал единственным из искусств. Настоящий талант уходил в ссылку или эмиграцию, пусть внутреннюю. В среднерусский, неизбывный как молитва пейзаж.
Таким был польский помещик Пауст (Паустовский), таким стал выпускник Московского училища живописи, ваяния и зодчества 1903 года Пётр Иванович Петровичев.
Казалось бы, пейзажист, ученик самого Левитана, признанного основоположника родного исконного реализма, должен быть в фаворе. Ну, пусть не при медалях, но хотя бы сыт. Но, по необъяснимой социалистическому обывателю причине, художник безупречного происхождения, крестьянский сын Кузьмичёв, живёт в бедности, без наград, без выступлений на трибунах.
Не доедает, спит в маленьком помещении, где и пишет, непрестанно пишет среднерусские пейзажи, интерьеры ушедшей дворянской бытности или роскошные, имперские букеты в кобальтовых вазах. Цветы его вопиюще буржуазны, интерьеры аристократических гостиных и древних церквей столь безупречны, что в них хочется остаться.
И уже никогда никуда не уходить. Его Кусково, Мураново, не дошедшие до нас окрестные ростовские поместья зафиксированы в знании для будущих поколений свидетельством совершенного стремления русского аристократа к гармонии и умением эту гармонию воплотить в жизни.
Не только талант художника смог создать это совершенство, но и гармоническая передача близких цветов: охристые сочетаются с глауконитовыми, синие — с серо-голубой лазурью; но Петровичев это не придумал, он с упоением зафиксировал видимое глазу. «Мураново. Гостиная», «Кусково. Бальная зала» (1901 г.), «Петровский парк».
Так жила просвещённая Россия, так она не будет жить. Никогда.
Про пейажи Петра Петровичева написаны тома. Они вне политики, они не о старом быте. Они как пушкинская осень — бесконечно прекрасны, настолько, что чувствуется запах упавших в траву созревших антоновок. «Серебряный день», «Озеро Нерль».
Наверное, для каждого русского осень несёт эсхатологическое знание — умирание и увядание. Но не на век. Лишь покой. Потом будет возрождение и новая, как в мечте русского человека, лучшая жизнь. Особенно у простого сына крестьянина, научившегося читать.
Наверное, отсюда столь много августовского изобилия и сентябрьских туманов у основоположника Союза русских художников. Такого второго после Левитана не было: один — учитель, местечковый простец-еврей, так переживший душой эту русскую бесконечность, и второй — ученик, как Иаков Зеведеев, тихо, негромко, проложивший путь русского пейзажиста.
Бесконечный и прекрасный. Такой же вечный, как белый камень Брунеллески или плотские переживания позднего средневекового Рубенса. Но на нашей земле. Чуточку забытый, но такой необходимый. Милый, милый российскому сердцу тихий классик Пётр Иванович Петровидев.
Л. Агафонова
06.05.2015
Корфу
